Магия отступника - Страница 174

174

— Я вполне могу говорить за себя сам, — пояснил он. — Но мне бы не хотелось доверять Ликари кому-то постороннему. Позаботься о нем. Уверен, я скоро вернусь.

— Я должна заботиться о тебе. Я твоя кормилица, — возразила Оликея, но в ее голосе не было убежденности, а взгляд не мог оторваться от сына.

— Как и Ликари. Присмотри пока за ним. Если ты мне понадобишься, я смогу за тобой послать.

— Как пожелаешь, — с облегчением отозвалась Оликея и поспешно вернулась к Ликари.

Мальчик-солдат последовал за Вуртой и ее помощниками. Они отвели его в тесный шалаш из обмазанных глиной веток, полный пара. Посередине над очагом кипел большой медный котел. Прежде чем войти внутрь, все разделись. Как только дверь плотно закрылась за ними, жар и духота сделались почти невыносимыми.

— Для начала твоя кожа должна раскрыться, — пояснила Вурта, — чтобы как следует впитать мазь.

Ему пришлось сидеть на стуле, пока в кипящую воду окунали полосы плотной ткани. Кормильцы дали им слегка остыть, чтобы их удалось отжать, после чего сразу же принялись обертывать ими мальчика-солдата. Ткань не обжигала, но была достаточно горячей, чтобы вызвать неприятные ощущения. Мальчик-солдат стиснул зубы и вытерпел новое испытание. Когда ткань сняли, его кожа сделалась ярко-алой, а пятна на ней казались черными. Кормильцы торопливо принялись втирать мазь в его тело. Полностью покрыв его кожу склизкой жижей, поверх они заново обернули его исходящей паром горячей тканью. От жары и едкого мятного запаха мази у мальчика-солдата закружилась голова. Только что проглоченная им пища колом встала в желудке. Он страстно пожелал, чтобы Оликея оказалась рядом и спасла его от кормильцев Кинроува.

Я с ним согласился.

— Они прикончат тебя таким обращением, — предупредил я. — Прислушайся-ка, как колотится твое сердце. Ты едва дышишь из-за пара и вони. Вели им отпустить тебя. Им придется тебя послушаться — ты же великий. Ты получил то, зачем сюда пришел: тебе вернули Ликари. Тебе стоило бы уйти и увести их с Оликеей обратно к клану. Давай поищем другое решение наших затруднений.

Ему становилось трудно дышать. Воздух был горячим, а едкий запах мази лишь усугублял положение.

— Я сделаю все, что должен… — тем не менее ответил он — и слова замерли у него на губах.

Один кратчайший миг он дышал музыкой, а не воздухом. Она невесомо приподняла его. Он вздымался вместе с ней, парил на ней, рвался в небо из земных пут… А потом, столь же внезапно, вновь очутился в собственной плоти, сражаясь уже не за глоток воздуха, а за музыку, которую вдыхал еще мгновение назад.

— …чтобы вновь обрести Лисану, — закончил он дрогнувшим голосом.

Мальчик-солдат широко раскинул руки, пытаясь вернуть себе музыку.

— Вы почувствовали это? — с изумлением спросила Вурта. Другие кормильцы согласно и благоговейно забормотали.

— Он будет танцевать, — объявила Вурта, но ее тон вмещал куда больше, чем слова. — Кинроув прав. Став целым, он превратится в русло для магии. Танец уже нашел его. Мы должны поторопиться, чтобы он успел доесть остаток необходимой пищи.

Но было уже слишком поздно.

Они вывели мальчика-солдата из шалаша, все еще обернутого в горячую ткань поверх травяной мази. Выйдя из темноты на свет, он вдохнул чистого и прохладного лесного воздуха, радостно приветствовавшего его. И кровь, бегущая по его жилам, обратилась в музыку. Он начал танцевать.

Кормильцы тревожно загалдели. Двое схватили его за руки и попытались его удержать.

— Нет, нет, еще рано! — окликали его они. — Ты еще не готов!

— Скажите Кинроуву! — завопил кто-то другой. — Быстрее, быстрее!

— Приведите его кормилицу! — предложил еще один. — К ней он может прислушаться.

Когда прибежала Оликея, я услышал ее голос. Но мальчик-солдат — нет. Его захватил восторг музыки и движения сильнее, чем опьянение, глубже, чем обморок. Я окликал его, тянулся к нему — так ныряют в глубокое холодное озеро, чтобы вытащить товарища, выпавшего за борт. Но я так и не смог до него добраться. К моему ужасу, мы больше ничем не соприкасались. Словно вместо того, чтобы объединить, магия Кинроува еще более полно нас разделила.

Оликея бросилась к мальчику-солдату и поймала его руки.

— О, мне не следовало позволять им тебя забрать! Мне не стоило тебя слушать! Невар, Невар, перестань танцевать! Перестань! Вернись ко мне!

Но он не послушался. Вместо этого он попытался вовлечь Оликею в свой танец. Он стиснул ее руки и потащил ее за собой сквозь шаги, наклоны и повороты. Кормильцы Кинроува испуганно закричали, четверо из них перехватили Оликею и вырвали из хватки мальчика-солдата. Им пришлось бороться с ней, удерживая ее, пока она визжала, царапалась и пыталась вернуться к нему.

— Это не поможет! Он тебя не слышит. Если ты позволишь ему схватить себя, он потащит тебя и затанцует до смерти. Вспомни о своем сыне, вспомни о мальчике! Останься здесь и позаботься о нем!

Я лишь мельком увидел их борьбу. Глаза мальчика-солдата были широко раскрыты, но на людей он не смотрел. Он видел деревья и играющий на молодой листве свет. Видел дрожь одинокого листка, и его пальцы вторили ей. Он ощутил ветерок, легко погладивший его лицо, и, пританцовывая, пошел назад, словно подхваченный им. Как и у многих тучных людей, его ноги оказались на удивление сильными. Его движения были изящными и уверенными: казалось, мазь расслабила и смазала его мышцы. Он поворачивался, кружился, поднимал руки к небу, подражая вздымающемуся над шалашом влажному дыму. Из-под его полуприкрытых век я увидел Кинроува, которого поддерживали двое кормильцев. В глазах мага стыло смятение.

174