Магия отступника - Страница 16

— Я мертв, — с горечью подтвердил он. — Конец может наступить быстрее или медленнее, но он уже близок. Они срубили меня холодным железом, многими, многими ударами холодного острого железа.

Я вздрогнул, представив, как это было больно. Возможно, даже хуже тысячи плетей. В отличие от меня, он не мог бежать от такой участи. Его жизнь зависела от меня, но мои жалкие попытки спасти его ни к чему не привели.

— Мне очень жаль, — искренне повторил я. — Я пытался, но опоздал. Но то, что я сделал этой ночью, испугает строителей. Если они наберутся смелости попытаться снова, им не так просто будет разгрести беспорядок, который я тут устроил. Даже если они начнут завтра же, пройдут месяцы, прежде чем они вернут все как было. Приближается зима, и все работы остановятся, когда выпадет снег. Я выиграл немного времени, чтобы придумать, как остановить их раз и навсегда.

— Месяцы, — презрительно бросил он. — Часть года? Что мне с этого? Теперь уже ничего! Я мертв, герниец. Моя смерть покажется тебе медленным увяданием, но меня не станет еще до наступления весны. И для меня эти месяцы промелькнут как мгновение. Обретая дерево, мы перестаем мерить время часами, днями или даже месяцами, как вы. Я мертв. Но пока меня еще хватает на то, чтобы говорить, я повторю тебе. Задержать их недостаточно. Ты должен прогнать захватчиков, так чтобы они больше никогда не вернулись. Если потребуется, убей их всех. Вот уже много лет мы не позволяем себе пойти на этот последний шаг, но, возможно, иначе их не остановить. Убей их всех. Задержка? Какой с нее прок? Ты, словно любой другой герниец, велел живым существам умереть ради собственных целей, а затем заявил, что осчастливил нас всех! Каким же надо быть глупцом, чтобы разбрасывать магию, как пыль, тратить столько, сколько уже много лет никто не видел!

У меня почти не оставалось сил, чтобы ему ответить, но его слова так уязвили меня, что я собрал все, что у меня еще было.

— Я сделал то, чего хотела от меня магия, — возразил я.

Он горько рассмеялся.

— Я не почувствовал, чтобы магия говорила с тобой, когда ты действовал. Зато я видел, как ты превозмог себя, чтобы заставить деревья погибнуть и растения — пустить корни там, где они не смогут выжить. Я видел, что ты сеял жизнь так же противоестественно, как захватчики смерть. Любой из нас мог бы сказать тебе, что у тебя ничего не выйдет. Завтра половина твоего колдовства будет разрушена солнцем, когда растения увянут и умрут. Какая пустая трата!

Меня охватила ребяческая обида — это все казалось несправедливым. Магия никогда не сообщала мне ясно, чего она от меня хочет. Деревья предков ни разу не предложили помощи.

— Я не знал, что могу спросить у вас совета, — сухо выдавил я.

Я смертельно устал. Даже выражать мысли словами и то было трудно.

— А зачем, по-твоему, мы существуем, если не затем, чтобы отвечать на вопросы и давать советы? Какое еще значение могут иметь деревья предков? Глупое, себялюбивое продление жизни и гордость? Нет. Наша задача — направлять народ. И защищать его.

— Но народ не сумел защитить вас. — Меня терзали глубокая печаль и стыд.

— Магия дана тебе, чтобы нас защитить. Используй ее так, как должно, и мы будем жить.

— Но… магия показала мне лес, живой и цельный. И дорогу — как смерть, прорезавшую его. Если я смогу изгнать смерть и вновь срастить половины леса…

— Ты похож на ребенка, который видит орех, но не понимает даже того, что он вырос на дереве, не говоря уже о том, что в нем сокрыто другое дерево. Смотри шире. Узри все целиком.

Он поднял меня или, возможно, позволил мне подняться. То, что он мне открыл, трудно выразить словами. Я снова увидел лес таким, каким его показала мне магия, — совершенное равновесие жизненного танца. И дорога по-прежнему вторгалась в него, словно лезвие смерти. Но лесной старейшина поднял меня еще выше, и тракт предстал моим глазам не единственной мертвенной полосой, а ищущим щупальцем чуждого существа. Он был корнем, пытающимся укрепиться в новой почве. А тропинки и дорожки, как я их себе и представлял, станут его мелкими корешками и отростками. Проследив его взглядом до основания, я увидел Гернийское королевство, растущее и распространяющееся, как лоза взбирается по стволу. Она тянется к свету, вовсе не желая причинить дереву вред, но невольно высасывает из него жизнь, разрастаясь, отнимая у него солнечный свет стеблями и листвой. Дороги кормят Гернию, и их заботит только ее благополучие. Чтобы Герния жила, тракт должен расти. Она не сможет существовать без его расползающихся во все стороны корней. Моя цивилизация и лес — это два организма, борющихся за выживание. Один отнимет свет у другого.

Затем, так же быстро, как поднялся ввысь, я снова вернулся в собственную плоть, опирающуюся на срубленный ствол, лишенную сил и надежды.

Поражение отравило даже мои краткие воспоминания о пережитом ликовании.

— Магия не сможет этого изменить, древесный человек, — тихо заговорил я. — Дело не в дороге или крепости Геттиса. Даже не в людях, пришедших сюда. Это невозможно остановить. Ты знаешь, даже если бы я мог убить всех захватчиков, я не стал бы. Но если бы я попытался, если бы мы убили всех до единого мужчин, женщин и детей в Геттисе, мы бы отрезали лишь кончик ветви. Вырастут и другие. Следующим летом здесь появятся новые люди, и строительство тракта возобновится. Для гернийцев приход сюда столь же неизбежен, как для воды — стекание вниз по склону. За теми, кто уже здесь, последуют другие ради пахотной земли или торговых путей. Убийство не остановит их и не помешает им строить тракт.