— Ты не имеешь права! — вопил я, пока мы парили, заключенные внутри одного тела. — Я родился в этом теле, и оно принадлежит мне! Ты воспользуешься им, чтобы превратить меня в предателя собственного народа. Как ты можешь? Я тебя не понимаю. Как ты можешь быть настолько бесчестным, настолько подлым?
Его ответ потряс меня.
— Ты полагаешь, я не помню своего детства в Средних землях? Думаешь, я родился в каком-то другом теле? Не можешь же ты считать, что я неожиданно возник в тот миг, когда меня забрала Лисана? Нет. Я всегда был частью тебя. Она отделила эту часть и подарила мне мою собственную жизнь, волю, опыт и образование. Но она не создала меня из ничего. Ты полагаешь, что я не помню отца, с его дисциплиной и бесконечными требованиями? Первый же вдох обрек меня стать его сыном-солдатом, отделенным от всего прочего, чтобы он сумел убедить меня, что ничем иным я стать не могу. Как можно забыть подобное? Как тебе удалось это забыть? Почему ты остаешься его марионеткой, послушным маленьким солдатиком, которым тебя сделал твой народ? Ты говоришь, что не понимаешь меня, поскольку я смотрю на то, что со мной сделали, и не возмущаюсь этим. А я не могу понять тебя, поскольку, похоже, ты только и мечтаешь о том, чтобы вернуться в рабство. Ты станешь пешкой короля, никогда не видевшего твоего лица, и без разницы, какие несправедливости или мерзости тебе придется совершать его именем.
На мгновение я лишился дара речи, потрясенный горечью и гневом в его голосе. И ошеломленный тем, что он способен обвинить меня в желании сделаться марионеткой и орудием тирании: Мгновением позже я бросил в бой собственное негодование.
— А что насчет тебя? Чем ты отличаешься? Если Дэйси поймает тебя на слове, ты будешь убивать людей, которые не сделали тебе ничего, кроме добра. Чем вызвали твой гнев Спинк или Эпини? Как могут заключенные заслуживать нападения с вашей стороны? Что в этом справедливого?
— Спеки пришли сюда первыми! А их лес стоял здесь задолго до твоего форта. Эти земли принадлежат им. Захватчиков нужно прогнать. Я на стороне тех, кто был здесь первым.
— Тогда, возможно, мне следует встать на сторону кидона. Разве не им принадлежали предгорья до того, как туда отважились спуститься спеки? Разве спеки не стали захватчиками на землях кидона? Как далеко в прошлое мы зайдем, мальчик-солдат, чтобы решить, кто здесь прав?
— Он приходит в себя. Быстрее, дайте ему воды, но не слишком много.
Голос принадлежал Оликее и раздался прямо над моим ухом. Неожиданно я осознал, что лежу на спине, а моя голова покоится на ее мягких коленях. Я ощущал ее тепло и приятный запах тела. В следующее мгновение мне приподняли голову, и мои губы лизнула влага. Мальчик-солдат приоткрыл рот, жидкость пролилась внутрь, и вместе с ней пришла сладость. Мое тело содрогнулось от голода и жажды разом. Он, не задумываясь, проглотил жидкость и мигом позже узнал в ней фруктовый сок. Он осушил чашку, едва не захлебнувшись.
— Еще! — с трудом выдавил он из моих губ.
— Тише. Не спеши. — Эти слова обращались ко мне.
— Налей в чашку еще, быстро! — Приказ был отдан кому-то другому, наверное Ликари.
Он открыл глаза, но цвета и формы лишь вращались и смешивались, не разрешаясь осмысленными образами. Он снова зажмурился. Вернулась чашка, а с ней и мое обоняние. Это был яблочный сок с мякотью, сдобренный пряностями и подогретый, и на сей раз он выпил его медленнее. Стало чуть легче, но тело все еще страдало. Внутри меня творилось что-то неправильное, куда худшее, чем страшный голод, терзавший мое нутро. Видимо, я оказался настолько близок к смерти, насколько это возможно для человека, и все же отступил от грани.
— Он уже может говорить? — Настойчивый голос определенно принадлежал Дэйси.
— Ты почти убила его. Как ты можешь ожидать, чтобы он так скоро заговорил после подобного ущерба? Посмотри на него! Кожа висит на костях его лица. Пройдут недели, прежде чем я восстановлю его настолько, чтобы он снова смог есть с удовольствием, не говоря уже об использовании магии.
Мальчик-солдат закашлялся, а затем прочистил горло. Ему потребовалась вся его сила воли, чтобы сделать вдох, и нечто сверх этого, чтобы вернуть его превращенным в слова:
— Я могу говорить.
Он снова открыл глаза. Свет и тьма расплывались и смешивались, тени обретали очертания, и вдруг над ним вырисовалось лицо Дэйси. Он зажмурился и отвернулся от нее, с отвращением вспомнив про железо.
— Ты сказал, что магия создала тебя для чего-то. И что, поскольку ты был одним из захватчиков, ты знаешь, как их прогнать. И что в этом нам не поможет ни танец Кинроува, ни моя война, как они ее понимают. Но что тогда? Скажи мне сейчас же, если только это не обычная уловка, чтобы не дать мне тебя убить.
Жидкость, проглоченная мальчиком-солдатом, казалось, вовсе не попала мне в рот. Ликари подбежал с еще одной чашкой. Я чуял запах, а мальчик-солдат не мог отвести от нее глаз. Но Дэйси вытянула руку, не позволяя малышу ко мне подойти. Мальчик-солдат в этот миг не мог думать ни о чем, кроме живительной влаги, такой близкой и недосягаемой.
— Говори! — приказала ему Дэйси, и в нем едва заметно затеплилось раздражение.
Он попытался прочистить горло и не смог.
— Если… уловка… глупо… сдаться теперь, — прохрипел он.
В глазах Дэйси вспыхнул гнев. Она зашла слишком далеко.
— Тогда я просто убью тебя сейчас.
Он закашлялся, горло у него было обметано, словно он болел много недель.
— Таков твой… ответ на все. Убить это. Тогда лучше убей меня. У тебя нет терпения. Для стратегии.